В пыли дороги метался оборванный человек с ошалелыми глазами. И вопил. Вопил так, что закладывало уши даже за плотным стеклом автомобильной кабины. Обшарпанный джип передним бампером, оплетённым сетью трещин лупящегося никеля, почти касался человека в пыли, а водитель замер молча, вцепившись в руль, и слушал вопли:

- Одержимы! Одержимы дьяволом! Светловолосым дьяволом! Все одержимы!

Несколько долгих минут он вслушивался в неизменный репертуар, а потом тяжело опустил ладонь на клаксон. Резкий визг сигнала заставил человека закрыть обмётанный лихорадкой рот и подняться на дрожащие ноги. Он, наконец, заметил джип и метнулся к нему. Прижав к стеклу грязные пальцы, скрюченные и узловатые, человек уставился на водителя ясными глазами. Водитель медленно повернул голову и опустил стекло, разделявшее их.

- Незнакомец! - хрипло выкрикнул человек из пыли. - Зачем ты едешь в это Богом проклятое место, где нет ничего человеческого?! Ты молод, незнакомец, перед тобой вся долгая дорога жизни. Зачем ты хочешь покинуть её? Остановись, пока не поздно! Разве тебе не страшны дьяволы?

Водитель джипа всё так же медленно отвернулся и посмотрел на дорогу перед собой. Человек из пыли умолк, видя, что его слова не прошли сквозь броню чёрных очков незнакомца, и с сожалением отодвинулся от джипа, к поцарапанному борту которого прильнул всем телом. В этот момент плотно стиснутые губы незнакомца слегка приоткрылись, и его голос, существующий как бы отдельно, ответил человеку, восставшему из пыли:

- Нет. Ибо я сам дьявол... для дьяволов!

Джип взвизгнул и оставил на дороге человека в облаке пыли...

Водитель остановил свой джип беззвучно и без инерции и остался сидеть в нём, к чему-то прислушиваясь; может, к неестественной тишине вокруг, может, к невнятному присвистыванию, неожиданно возникшему в ней. Дверцу дёрнули снаружи, и внутри оказалась девчонка, больше похожая на мальчишку, лизавшая розовое мороженое.

- Привет, - деловито сказала она. - Ты приезжий?

- Здравствуйте, - ответил он. - Вы местная?

- Смешно, - кивнула она. - Я просто проверяла. У нас так принято с некоторых пор, точнее, с прошлого года. Появляется какая-нибудь отвратительная морда - первый раз в жизни вижу - и так это ласковенько сюсюкает: вот я тебя ещё такусенькой помню, на колене тетешкал, с твоей мамой чай пил... Как Дейфо, например.

- Дьяволы, - хмуро ответил он.

- Ну, ты меня так не пугай!.. Ладно. У тебя есть где остановиться?

- Вода гниёт?

- Ты такой откуда?

- А дерево горит синим?

- Тьфу, ты зануда, - сказала она и дёрнулась было вылезти, но он поймал её за руку и заставил сесть обратно.

- Мне негде остановиться, - невозмутимо сказал он.

- То-то же! У меня есть свободный сарай. Вы вдвоём много места там не займёте... Тебя устроит?

- Мне всё равно.

- Голос у тебя, прямо как у вампира, - с усмешкой воскликнула девчонка и довольно точно его скопировала: - Дорога лежит у креста, дом стоит у дороги, а в доме живу я.

Он свернул, как она указала пальцем, липким от мороженого.

- Церковь у вас есть?

- Если хочешь услышать положительный ответ, лучше спроси, есть ли у нас сэлу-ун, - протянула она, явно копируя чьё-то претенциозное произношение. На основании опыта он мог судить, что, наверняка, похоже.

- А что за крест?

- А вот он.

Он остановил джип и высунул голову в окно. Крест состоял из двух арматурных балок и предназначался явно не для этой цели. В месте соединения балки были начерно сварены, и подтёки застыли стальными слезами.

- Я люблю сидеть вон там. Очень, кстати, удобно. Сидишь на балке, что поперёк, и крепко обнимаешь ногами ту, что вдоль. Далеко видно, и крест гудит, когда ветер дует. Страшно так гудит.

Он обнаружил, что она опирается локтем ему на колени и указывает мороженым мимо его лица. Когда она возвращалась на своё сидение, то уронила розовый комок на его чёрные бриджи.

- Вот ёлы-палы! Я так и знала, уроню: не на себя, так на кого-нибудь ещё. Извини. Не хотела.

- Я заметил, - он открыл дверцу и метким щелчком сошвырнул мороженое в пыль.

- А знаешь, это красиво. Я должна буду нарисовать новую картину. Представляешь, - она зажмурилась, - на чёрном фоне - здоровая розовая клякса. То-то сестричка взбеленится! Ты посмотришь первый. Это ты подал мне идею.

- Ты умеешь рисовать?

- Не знаю; я умею ставить кляксы. Хочешь, я тебе их покажу?

Он осмотрелся. Кругом тихо и пусто, даже покосившиеся заборы замерли в напряжении. Царство молчаливого заката.

- Да, - кивнул он.

- Пошли!

Она выпрыгнула из джипа и указала ему на распахнутые ворота просторного деревянного сарая, потемневшего от времени. Он завёл туда машину и полез наверх, куда его поманила девчонка, уцепившаяся одной рукой за столб.

Попав на сеновал, он окунулся в густой и резкий дух нагретого сена, как в просвеченную солнцем морскую воду.

- Здорово тут, правда? - мимоходом спросила она и потащила его за собой. - Я тоже здесь живу... Вот они, смотри.

Он поднял голову и отступил на шаг. Кусок картона на стене был превращён в окно в иное измерение. За ним билась живая сумятица цветных мышц, кожистых крыльев, окровавленных острых копыт и бешеных фиолетовых глаз, косящих в страхе.

- Что это? - он был ошеломлён, но никак не выдал этого: ни движением, ни изменением тона.

Она пожала плечами.

- Кляксы. Вот сурик, вот охра, за этот лиловый тон мне пришлось выложить пять монет, но цвет потрясающий.

Он тряхнул головой. Да это же просто палитра, разбитый калейдоскоп! Что здесь можно увидеть?

- А вообще-то, это дракон, - тихо добавила она.

И кляксы вновь собрались для него в напряжённый клубок драконьего тела.

- Знаешь парадокс кубика на плоскости? Вроде так повернут, вроде так. То же и у меня с красками. Я вожу кисточкой, а потом так посмотрю - мазня, а иначе - и звери, и люди, и не люди.

- А покажи "не люди".

- Там висит, в конце. Она испорченная. Эр была в бешенстве, когда увидела, и полоснула по ней ножом.

Он пошёл в указанном направлении, вороша сено и слушая мерный скрип прогибающихся половиц. Все фантастические фигуры её воображения, воплощённые в кляксах, были неизменно напряжены до ощутимой дрожи или пытались освободиться от непонятных тонких, но крепких оков.

Смешение белых, голубых и жёлтых пятен привлекло его внимание. Он сощурился, нагнул голову и увидел. Это действительно был не человек. Это был ангел со скорбными синими очами, слегка близоруко прищуренными на грешную землю. Его волосы терялись в свечении опущенных откуда-то сверху, из-за рамы, неясно очерченных рук, указующих в разные стороны, но можно был догадаться, что они - чёрные. От плеча до противоположной подмышки тянулся заштопанный вощёными нитками разрез.

- Сначала я пыталась нарисовать своего рыцаря, как говорят, - неловко усмехнулась она, очутившись рядом. - А потом причёска всё испортила - слишком тёмное пятно, - и получился этот. Видишь, тут ещё след остался, - она постучала по тёмному просвету над его лбом. - Но теперь я думаю, это то, что делает его материальным, не отрицая в нём других начал. - Она смутилась от собственной умной фразы и застенчиво попыталась пояснить: - Он не имеет права быть там, у него слишком умное для этого лицо. Он очень странный. Иногда его взгляд меня пугает.

Она говорила больше картине, чем ему, а когда она погладила зашитую рану, он прижал к своей груди кулак.

- Ты веришь в него?

- Я же сказала, что рисовала того, кому буду нужна. Значит, он есть. Или будет.

- И на кого же он похож?

Она широко раскрытыми глазами смотрела то на него, то на ангела.

- Н-на... тебя.

- И всё?

- Не совсем. Но на тебя больше.

Он присмотрелся к подписи.

- Нора Фрейзер?

- Это я. А ты?

- Кейфер.

- Красивое имя. Кейфер, - мечтательно повторила она и смутилась, заметив, что он терпеливо держит протянутую руку.

Она обтёрла свою о шорты и быстро и крепко пожала его ладонь.

- Сколько тебе лет?

- 19.

Он молча ждал.

- Ладно, 17, - сдалась она.

- А где родители?

- А кто их знает? - пожала она узкими плечами, шевельнув полосками тельняшки.

- Значит, ты живёшь с сестрой?

- Любопытный ты больно. Но верно. Только я не знаю, откуда она взялась. Она просто однажды пришла - и с тех пор есть. Да ну тебя!

Она слетела вниз, повиснув на руках, он спустился по лесенке и подошёл к Норе, присевшей у колеса его джипа.

- Я сказал что-то не то?

- Это я сказала что-то не то, - ответила она, сжимаясь и бледнея, видимо, что-то вспомнив, и отвернулась к приоткрытым воротам.

Он проследил её взгляд, полный непримиримой ненависти, и увидел деву, шествующую на шпильках по песку двора, как по паркетному полу.

- Сестрёнка, - прошипела Нора.

Он вышел из сарая и пошёл наперерез будто и не замечающей его девушке. Они встретились на пороге дома.

- Вы сестра Норы?

- Реджина. Фрейзер, - кивнула она, прислушиваясь к звучанию этого имени. - Вы у нас поживете?

- Да. Если вы не против.

- Она предупредила Вас, что спать можно в доме?

- Да. Но я отказался.

Она пристально посмотрела ему в лицо развратными зелёными глазами, но оно оставалось таким же бесстрастным, как и речь их обладателя.

- Есть будете у нас?

- Готовит она. Я зарабатываю деньги.

Он внимательно следил, как открываются её губы, густо наведённые алой помадой, как живёт своей жизнью её бюст под нейлоновой блузкой, как плавно перемещаются в пространстве её широкие бедра, обтянутые мини-юбкой.

- Не отравит? - он раздвинул губы в нечто, знаменующее улыбку, прекрасно зная, что она шутить не любит.

- Она отлично готовит, - холодно отметила Реджина и, отодвинув его с дороги тёплой грудью, захлопнула за собой дверь.

Не оборачиваясь, он знал, что на улице появились люди. Он уже понял, где работает Эр и чьи холодные слова звучат с такой растяжкой. Нора слышит их часто и хорошо усвоила интонации и манеру.

Он вышел со двора и, не смешиваясь с идущими, последовал за ними. И не одна пара глаз провожала его подозрительным взглядом, хотя и делала вид, что ей всё равно, кто он, откуда и куда идет.

Совсем не чисто в этом месте!

Ты не враг, пока не делаешь ничего, что не нравится им, но чем скорее ты покинешь их место, тем лучше будет для всех, а для тебя особенно. Им некогда следить ещё и за тобой, они живут своей жизнью, которую необходимо прятать от любопытных пришельцев, и главное в ней - чтобы ничто не смело покинуть рамки привычного из-за косых взглядов.

Шестипалые дети сжигаются живьём; неутомимые любовницы продаются, как чистокровные лошади и мощные машины, и наоборот; не лезь в чужую драку - цел останешься; не вмешивайся в чужую жизнь - свою лучше проживёшь; со своими бедами справляйся сам, не жди помощи, только насмешек; талант обязан быть понятным средним массам; история такова, какой её помним мы, кто утверждает иначе - дурак, и слушать его не стоит.

Он нашёл районное заведение, примостившееся среди хаоса обломков корпуса и соблазнительно подмигивающее перегоревшей кое-где вывеской. В выбитом окне стояла замасленная картонка с полустёртой надписью: "Если ты пришёл впервые, то вып... даром".

Он кисло выгнул губы, заглянул в сизый дым и не пожелал войти, дёрнувшись всей кожей от ощущения витающего здесь зла. Постояв немного с опущенной головой, он развернулся и пошёл обратно с тем же холодным бесстрастием на лице. Теперь на него смотрели с ещё большим подозрением, потому что он шёл в другую сторону, навстречу всем, а значит, против них.

Доносящийся из дома визг взбешенной кошки он услышал ещё за калиткой. Когда же он подошёл и взялся за ручку двери, визг стих, дверь распахнулась сама, из неё вылетела Нора, едва не сбив его с ног, и бросилась в свой сарай, придерживая порванную и сползающую с плеча тельняшку. Он вошёл в ковровую прихожую и успел заметить хищный огонек садистского удовольствия в зелёных глазах Реджины, пригашенный при его появлении.

- На стол накрыто, - пропела она как ни в чем не бывало.

И когда она провожала его к столу, и когда сидела напротив него, её лицо было холодной маской светской дамы, но её тело жило отдельной страстной жизнью. Каждый её вздох был признанием, каждое её движение выдавало скрываемое желание.

- Почему бы Вам не снять очки? - мило спросила она, таинственным движением натягивая полупрозрачную блузку на плавающей внутри неё груди.

- Надо будет - сниму, - отрезал он, едва раздвигая губы, и она мельком показала верхние зубки, принимая вызов и демонстрируя уверенность в своей победе.

Он смотрел на её длинные ногти алого цвета и продолжал спокойно есть. Но она только принялась за второе, когда он встал и отвесил галантный поклон, тем самым пояснив, что заметил то, что должен был, но решения ещё не принял.

Пересёк холодную синюю ночь на дворе, нырнул в настой сена и быстро поднялся по лесенке туда, где сквозь щели между досками пробивался мягкий свет.

- А, это ты, - грустно кивнула Нора, штопающая свою тельняшку, не поднимая головы, но заметившая его беззвучное появление.

Он постоял рядом с ней, затем медленно опустился на колени и за подбородок поднял её лицо к себе. Обе её скулы были украшены яркими полосами, слишком похожими на лак Реджины. Но она не плакала. Перекипевшая в густую смолу ненависть не позволит этого сделать.

Нора долго смотрела на его стиснутые губы, и они потянулись к ней. Но он преодолел этот порыв, прижал свои пальцы к губам, а затем к её лицу, смывая жгучие царапины, как прохладной водой, прикосновением своих рук. И по её бледным щекам поползли освобождённые слёзы.

Он встал, медленно проскрипел досками и сел на узкий подоконник.

- Из-за чего вы поссорились сегодня?

Его голос в изумлённой тишине прозвучал особенно неестественно.

- Тебе это интересно? - даже изгиб её спины выражал искреннее удивление.

- Да.

Ответ его был непреднамеренно жестоким, как приказ, и она пожала плечами, очерченными бледным ореолом тёплого света.

- Из-за чего обычно. Я сама виновата - нечего было попадаться ей на глаза. Особенно сегодня, раз я привела тебя. Она не терпит ночующих у меня. По её мнению, я не дождусь, что кто-то увезёт меня от неё, потому что я никому не нужна, а ты уж совсем не похож на этого рыцаря.

- А ты ждёшь Ланселота?

- Нет! Я не люблю его. Сонет Петрарки замужней женщине любой посвятить сумеет, а уж если муж и вовсе занят, то успех обеспечен. Нет, мне по душе сэр Кэй. Тот, что искал Грааль.

- Почему же?

- Знаешь, какая у него жена была?... Под насмешки всего двора вести под венец неведомое создание и только самому знать, какая под покровом этого уродства живёт душа...

- И ты веришь в эти сказки? - вопрос был презрителен, но в его тоне звучал интерес.

- Глупый ты. Если не верить хотя бы в сказки, то куда же жить?... Ты не пойдешь сегодня ночью в клуб?

- Нет.

- А зря. Сестрёнка на сцене будет демонстрировать свои прелести, ...и там удивительная музыка. Даже странная. Я слышу в ней что-то...

У Норы сделались отсутствующие глаза - она смотрела в себя, вспоминая свои тревожные эмоции. Поглощённая мыслями, она невнятно продолжала:

- Что-то знакомое, очень-очень... Словно всю жизнь это мурлыкает у меня над ухом, но я не обращаю внимания... Словно ритм жизни... моей и вообще, подслушанный где-то... Только где?

- А поглядеть на это стоит?

- Ну, мне-то уж совсем пополам, - фыркнула она, натягивая тельняшку, и спрыгнула вниз.

Он посмотрел, как она прошла двором, снял очки, потёр переносицу и закрыл глаза.

Глубокий вздох - и странный и всё ещё непривычный хаос мыслей, потом водоворот материи...

Когда он открыл глаза, то пробормотал:

- Это место нуждается в моей помощи... Я остаюсь здесь, пока не позовёт дорога... И поменьше думать о ней, это не моя задача.

Затем решил последовать совету Норы. Состояние, из которого он только что вышел, как всегда, освободило мозг и тело от тяжёлой усталости дороги, потому отдых ему уже был не нужен. Он быстро надел очки и незаметно оказался внизу.

Старый, но сильный и незаменимый джип, мерцание гранёных фар. Он поднял крышку багажного отделения, чем-то звякнул и положил нечто в карман брюк, уверенный, что большее сегодня не понадобится.

Он вышел на улицу и остановился у колонки, когда-то выкрашенной в зелёный цвет, а теперь выгоревшей и облезшей. Качнул рычаг. На пересохшем кране появилась мутная капля и лениво шлёпнулась в пыль, свернувшись там серым комком. Он медленно покачал головой и положил руку на колонку, прикрыв глаза.

Ржавые трубы, корни, осыпавшаяся земля, темнота застоявшейся воды, запах гниющих в ней листьев...

Резкое мускульное напряжение всего его тела превратилось в короткий толчок, и колонка жалобно звякнула от непонятной силы, током скользнувшей под землю. Где-то под его ногами загудело, зафыркало случайным воздухом - и из крана ударила тугая пенная струя, влажная пыль от которой мигом осела на его брюки. Он сделал два ленивых глотка холодной сладковатой воды и прекратил её неудержимое стремление поднятием рычажка.

Дальше, по тёмным пыльным дорожкам... Все дома здесь существуют в расчищенных развалинах и представляют собой живописные кучи строительного хлама. Есть, правда, несколько обычных, с крышей и ровными стенами, но именно они внушали ему наибольшее опасение тем, что плохо вписывались в окружение, с которым пытались мирно сосуществовать или хотя бы создать видимость этого.

Наконец, перед ним заиграло едкими огнями заведение, не желавшее угомониться на ночь.

Не соизволив поднять руки, чтобы раздвинуть стеклянные шарики шторы, он прошёл внутрь, где все плавало в бутафорском и табачном дыму, пронизанном цветными лазерными конусами. И сразу поймал на себе настороженный взгляд чёрных глаз, на которые свисали белые космы. Сделав вид, что не замечает его, он через лабиринт столиков добрался поближе к эстраде и сел за ещё свободный, но уже грязный. Судя по количеству одежды на танцующих девушках, он не очень опоздал.

Подлетел вежливый официант с хронической улыбкой, символически обмахнул скатерть, оставив большинство крошек и пятен на месте, и спросил, чего он желает-с. Он сказал, что стопку спирта-с на лимонных корках, и кивнул на вопрос, впервые ли он здесь. Официант обрадовал его тем, что для него бесплатно, и унёсся выполнять заказ.

Его взгляд проследил за неслышным движением официанта. Забежав за стойку, тот кивком обратил чьё-то внимание на новоприбывшего. Неосмотрительная тень тяжело покачала головой. Официант покорно кивнул и, очаровательно улыбаясь, понёс ему хрустальную рюмку с ныряющей коркой.

Он тоже улыбнулся в ответ, и от этого оскала с лица официанта мгновенно смыло умиление.

Девушек унесло аплодисментами за кулисы, но он не обратил на них внимания. Он искал Нору, но потом вдруг понял: её сюда ещё не пускают!

Тем временем, когда во рту перекатывался жгучий привкус лимона, закончилась обычная программа, и над задернутым малиновым занавесом зажглись зеленоватые литеры: "СУПЕРШОУ".

Лица превратились в гротескные зелёно-чёрные маски с разинутыми в вопле восторга ртами.

Он развалился на стуле и развернулся к эстраде. Сначала установилась полнейшая тишина. Затем началась музыка, звучащая пугающе нежно и загробно тихо. Синтезаторный аккорд, как в раковинах, разлетелся в эхо в неясных звуках, возникших на втором плане. И шторы скользнули в разные стороны.

На затемнённой сцене обрисовалась подсветкой женская фигура. Со вступлением хора неясных голосов она начала двигаться, переливаясь, как змея. Движения её выглядели волнующе и пугающе, однако вскоре слабый, но достаточный свет позволил разглядеть, что на эстраде извивается Реджина в серебристом купальничке на шнуровке. Над её плечами, покатыми и прелестно-гладкими, покачивались плюмажи из острых тёмных перьев. Реджина исходила страстью, возбуждающей своей силой и таинственностью. Казалось, все вздохи в мелодии, сопровождающей извивы её тела, адресованы ею кому-то, кто разбудил в ней эту страсть и не успокоил.

Взгляд Кейфера был прикован к эстраде, но он ничего не замечал, забыв о Реджине и обо всех остальных.

А на эстраде Реджина вскинула руку, начиная новый пассаж; её всю завертел шёлковый вихрь, и она вышла из него уже в новом одеянии, исторгшем вздох у всех, следивших за сценой.

В мелких подсветках, охвативших её, как метелицей, переливались и мерцали прикреплённые к тонкой ленте на шее клинья молочно-белого и кроваво-красного шёлка. И хотя они и волочились за ней по полу, но порой обнажали соблазнительные изгибы её тела, изошедшего тоской.

А Кейфер никак не мог совладать с собой. Он стремился прочь через хаос материальный и идеальный, но музыка, зовущая за собой, в то же время останавливала, не пускала, издеваясь над его бессилием.

Не один он не справлялся с её властным зовом. Но если Кейфер осознавал, что нужно бороться за свободу, те, кто не подозревал о своей зависимости, давно уже пребывали в трансе. И их лица с бессмысленно мутными глазами, следящими за движением, слитым с этой музыкой, только усиливали беспомощность раздражённого Кейфера. Он понимал, что над ним в открытую зло издеваются, но противник не появлялся, и он приходил в ярость.

Реджина выплыла на край эстрады и протянула руку единственному зрителю, равнодушному к ней. Кто-то завистливо издал неясное мычание. В этот момент в мелодии возникли звуки более низкого тембра, и Кейфер очнулся. Реджина смотрела на него чарующе-зелёными глазами и призывно гнулась.

- Приди, и я сделаю музыку только для тебя, - шепнула она, и он принял приглашение, увидев выход.

Как только он, одной рукой поддержав её вытянувшееся тело, вступил в танец, мелодия неуловимо сбросила шелуху гипнотизирующей аранжировки и стала живой. Он свободно принял зов, и теперь танец приносил ему физическое и духовное удовлетворение.

Теперь Реджина не совершала самостоятельных движений, она подчинилась силе его уверенных рук, и под его пальцами нескромно мелькало соблазнительное тело, страстное, гладкое и налитое, как запретный плод, что так и просится в руки... Он не утруждал себя мыслями о движении, он слушал Музыку, и она двигала его тело, а он не сопротивлялся. Он знал, что танец будет понятен только одному, тому, кто, сам того не желая, помог ему обладать собой, а значит, сделал противника сильнее.

Неожиданно он почувствовал, что дрогнувшие мускулы больше не скрыты свободной рубашкой, раздвинул плечи и услышал, как стайкой лёгких птиц над залом вспорхнуло женское оханье. Затем под намеренно неловким движением рук ответным ходом лопнул тонкий ошейник, и её тело блеснуло во всей прелести своей наготы, только подчёркнутой завязанным на бёдрах шарфом.

Для него танец не был так сложен, как для Реджины. Она тяжело дышала и нервно облизывала пересохшие губы, а он, наслаждаясь собственной силой, покорно отдал себя действию Музыки, и она сплетала их тела в клубки и узлы, моментально расплывающиеся, чтобы соединиться в новой форме. И ни одно движение не выбивалось из заданного ритма. Он не позволял Реджине разрушить эту гармонию, хотя она и пыталась, зная, что совершила ошибку, позволив ему слышать настоящую Музыку.

Плавным движением соскользнув к его ногам, она жестом гордого ваятеля продемонстрировала всё его сложение, а затем, поднявшись на одной сильной ножке, колено другой уложила на его подставленное плечо. И он, повторяя изгибы любопытно-изучающей ладонью, прижал свои губы к её колену. В этот момент шарф соскользнул, страстно обняв высокие лодыжки, и дикий вой взлетел к потолку, когда она выгнулась дугой и бессильно замерла в руках своего партнёра, открыв трепещущую грудь.

Музыка исчезла, и почти сразу же их скрыл занавес. Реджина крепко прижалась к нему и, многообещающе медленно опуская ногу, спросила почти неслышно, потому что задыхалась от утомления:

- Когда?

Когда он спускался к столику, его спину обжигал стужей зелёный взгляд.

Он хладнокровно досмаковал свою настойку и так же неторопливо покинул заведение.

Он свернул на тёмную аллейку, вливаясь в густой ночной запах кипарисов, миновал бледный скамеечный отсвет и остановился на круглой гравийной полянке.

Кожу окатило возбуждённым холодом, когда хлопнул ожидаемый им выстрел. Он с нервной усмешкой посмотрел, как в одни кусты шелестнула пуля, а в другие - его нож, возникший в пальцах одновременно с хлопком, и резко нахмурился, когда оттуда донёсся стон.

Под его туфлей хрупнул гравий, он шагнул за влажную стену острых веточек и посмотрел на валяющееся перед ним существо в куртке официанта. На его морде, покрытой чешуйками и бородавками, сверкали в лунном свете острые зубы в два ряда, облитые зелёной светящейся жидкостью.

Он презрительно сплюнул и нагнулся вытащить стилет. А затем быстро направил его на обладателя разношенных кроссовок, подошедшего ближе.

- Я всё видела, - шепнула она.

- Ты напрашиваешься на неприятности, - недовольно заявил он, обтирая стилет о траву. - Не смей за мной ходить. Иначе я тебе их гарантирую.

Возвращаясь, он вёл Нору за руку, но даже не помнил об этом, хотя и думал о ней. Если она слышит странность этой музыки, значит, может понять то, что он делает. А если нет, то он сумеет её заставить. Она должна услышать Музыку такой, какой слышит её он! Но тогда она не должна слышать больше то, что предлагается Реджиной. И он заставит Нору делать то, что хочет он, пока она не научилась противостоять ему и не получила власти над ним! И это его желание продиктовано не эгоизмом, а опытом. Она - чёрный жемчуг этого мира, и потерять её он не должен ради неё самой. Только надо забыть, что она - не его задача...

Разговор был продолжен в сарае при свете слабенького шарика ночника. Она болтала ногой, сидя на краю сеновала, он лежал, подложив руки по голову, и переживал блаженство усталой слабости.

- Это и был Дейфо, - тихо сказала она, обнимая одно колено.

- Он мог заметить тебя.

- Я чуяла, что он неправильный.

- Ты ведёшь себя в высшей степени глупо.

- У нас много таких.

- Ты должна держаться от меня подальше.

- А ты другой, я знаю.

- А особенно по ночам.

- Ты зануда.

- А ты дура, - он привстал на локте.

- Какой шрам! - она перевела взгляд с его груди на его лицо, и он поспешно лёг, натянув одеяло повыше.

Она потушила ночник, он пожелал спокойной ночи и через минуту дёрнулся от неожиданности. К нему под простыню скользнула Нора.

- Ты что? - прошипел он, но не отодвинулся.

- Я боюсь, - она обхватила его рукой покрепче.

- Сюда они не придут, - саркастично прошептал он.

- Поэтому я и пытаюсь быть поближе к тебе. Ты окружён чем-то таким, что заставляет меня забывать об обидах. Ты, как магнит, разворачиваешь меня к себе. Чем ближе я к тебе, тем спокойней и проще я себя чувствую. Когда я залезла к тебе в джип, то почувствовала, что ты - вроде старого знакомого. Я для тебя такая, какая есть. Ты знаешь, как прощать, даже недостатки. От тебя исходит успокаивающая уверенность... во всём.

Он подумал, что не стоит объяснять ей о полярности ауры и биоэнергетике, она понимает это и без него, только у неё нет слов. Не нужно навязывать ей свои, однажды она найдет собственные и будет больше им рада, чем сейчас - его умным фразам, половина из которых всё равно до неё не дойдёт. Так, как ему хотелось бы. Вот если бы она могла...

- Ты удивительный, - вдруг сказала она.

- Да? - сердитой жестью лязгнула ирония.

- Да. Твоя речь холодна и чиста, как стекло, будто ты полон презрения за что-то такое. Но у тебя бьётся сердце.

- Неужто? Надо запомнить.

- Оно бьётся горячо и быстро, поэтому твоё тело, твоя кожа вся охвачена этим пульсом, в темпе которого ты живёшь и знаешь, что никто этого не понимает.

- Но ты-то поняла? - холодно перебил он.

- Ну да!

- Отлично. А теперь спи.

- Вот видишь. Твои слова морозны, как лёд, едва не застывают на губах, и те боятся разжаться, чтобы не рассказать о нежности, которую прячут.

- Спать, я сказал.

"Ты даже не представляешь, как близка к правде".

- Если не перестанешь болтать глупости, я встану и уйду, - предупредил он монотонно.

Она зажмурилась, хихикая, но уснула быстро, а он лежал ещё долго, щурясь в темноту и ощущая губами все сны, плывшие под её горячим лбом. В них было мало хорошего.

Он вышел из сарая, замер на секунду и зашвырнул рубашкой в подкрадывающуюся сзади Нору.

- Ты меня видел? - спросила она и тут же расцвела улыбкой: - Ой, а тебя не дразнили в детстве Синеглазкой?! Вот ты, значит, как выглядишь без очков... А у нас колонка работает.

- А до сих пор что? Не работала?

- У-у, - она встряхнула его рубашку и повесила на собственные плечи. - Можно, конечно, умыться и во флигеле, где умывальник, но я лично воспользовалась колонкой.

Чтобы не разочаровать её, он на обратном пути сунул голову и плечи под леденящую тугую струю, ударившую по напряжённым мышцам и разлетевшуюся в сотни радужных брызг.

Нора сидела на прибитой к створке ворот скамеечке и рассматривала его очки.

- Эй, - воскликнула она. - Ты, мало того, что синеглазый, так ещё и слепой, как курица!

Он отобрал у неё очки с невозмутимым спокойствием, положил их в карман рубашки и, флегматично застёгиваясь, пояснил:

- Я не так слеп, как тебе кажется, я вижу то, что недоступно тебе. При случае могу обойтись и без диоптрийных стёкол, ты вчера это видела.

- Я всё ещё слабо надеялась, что мне это привиделось, - жалобно сказала она, сразу сникая.

- Напрасно. И не одного его постигнет такая судьба. Но тебя это ни в коей мере не должно касаться... Прощайте, мистер Дейфо!

- До свидания, - радостно откликнулся проезжающий в открытом автомобиле упитанный крепыш и помахал ему. - Мы разве знакомы? А это ваш брат? Ладный парнишка! ...Я вот уехать решил. Сегодня утром проснулся почему-то в кустах и сразу понял: пора двигать. Я по натуре бродяга и сам не знаю, что меня здесь так задержало.

Кейфер проводил его взглядом и процедил:

- Он по натуре бродяга!

Затем он покосился на шокированную Нору.

- И что, он ничего не помнит?!

- Ты же слышала, он проснулся сегодня в кустах. Что он может помнить?... На мне что, зеркало надето?

- Нет, извини, - она смущённо отвела глаза.

- Я был вчера в вашем клубе.

- Я знаю, - вздохнула она. - Окна же не закрыты.

- Я не нашёл ничего хорошего. В автомобиле есть магнитофон. Советую послушать. Там ты точно расслышишь... Так, а теперь о деле. Год, может, полтора назад началась... гм, эпидемия психических расстройств.

- Да, а... а откуда ты знаешь?

- Это моя работа. Ты можешь сказать мне конкретный адрес?

- Хоть все, - пожала она плечами. - Только они не в нашем районе. Это там, за холмом Края.

- Меня вполне устроит, - терпеливо сказал он.

- Ладно. Испанский переулок, 24. Второй этаж.

Он вынырнул из багажника, где рылся, чем-то лязгая, с рюкзаком из брезента, и направился прочь со двора, не сказав ей ни слова.

Довольно быстро проскочил район, обустроившийся на бывшем строительном поле, и поднялся по жёлтой неровной тропинке на холм с символическим названием. Внизу-то и находился собственно город. Тоже полуразрушенный, мало чем отличающийся от строительного лагеря, но несущий на себе отпечаток умирающей цивилизации.

Он прислушался. Нет, не было там такого ощущения обозлённости, как в бывшем лагере. Значит, не безнадёжно, значит, его помощь не пропадёт даром.

Тут он резко обернулся и за ухо достал из придорожного кустарника виноватую и сердитую Нору.

- Я что тебе сказал?

- Я всё равно буду ходить за тобой.

- Ты рискуешь только собой.

- А тебе какое дело?!

- Не знаю. Но не хочу неприятностей на твою голову. То, чем я занимаюсь, не для тебя. Это моё занятие.

- Ну и что?

- Ну и не таскайся за мной.

- Я упрямая.

- Я тоже.

- Я не буду тебе мешать, только возьми меня с собой, - попросила она и пригрозила: - Иначе я не скажу тебе больше ни одного адреса.

- Я узнаю их и без тебя, - пожал он плечами.

- Ты чужой. Тебе никто ничего не скажет, - зло сощурилась она. - Они носа на улицу не кажут, а заговорить с таким подозрительно выглядящим незнакомцем, как ты, они вообще не способны. Не жди откровений, не то ещё познакомишься с кулаками местных шаек.

- Немудрено, что тварей сюда, как мух на падаль, тянет, - пробормотал он и разжал пальцы, крепко стиснувшие её плечо.

Она потёрла руку и сказала:

- Решай быстро: берёшь меня с собой или нет?

Кейфер, решай быстро. Если ты сдашься сейчас, то что будет потом? Вспомни, ты опасен, ты центр опасности, стремящейся к тебе...

- Хорошо, я беру тебя, - сказал он хрипло, ощущая пустоту неуверенности, когда даже интуиция не может выбрать правильного решения.

Она довольно улыбнулась.

- Но не маячь у меня перед глазами. Поняла?

Она кивнула с неподдельным счастьем, и его потянуло забрать свои слова обратно.

Они спустились в поросшие зеленью развалины, и он тут же споткнулся о торчащий боком булыжник, спрятавшийся в коварно густой траве.

Испанский переулок оказался заросшим полынью кусочком песочной дорожки. Он не без труда разглядел на одном доме из желтоватого кирпича слабые следы цифр и шагнул в тёмный провал входа. Она осталась снаружи в компании козы, лежащей в песчаной ямке, да кошки, лениво умывающейся на остатках забора. Но соскучиться она не успела; он скоро вынырнул из дома, отрицательно качая головой.

- Это не то, что я искал. Я посоветовал, конечно, что нужно делать, но вряд ли меня послушаются.

- Послушаются, - уверенно сказала она. - Они просто боятся, но как только ты исчезнешь из зоны видимости, они бросятся выполнять твои приказы.

- Я не приказывал, - заметил он, глядя под ноги, чтобы не споткнуться.

- Да здесь любое твоё слово воспримут как приказ. Ты посмотри на себя. За полверсты видно, что ты чужой, что ты пришёл из других мест. Для них ты выглядишь едва ли не Предтечей. Они готовы внимать тебе с открытыми ртами, но ты совсем не в том стиле, что они, поэтому боятся. Полгорода не понимает, как это я осмеливаюсь идти с тобой, да ещё и разговаривать. Ты слишком не такой, чтобы не послушаться тебя. У нас тут разные люди. Если в нашем районе тебя дай-то Бог, чтоб заметили, то здесь слухи о тебе докатились уже до северной окраины. Вот, пришли.

Он поднял голову. Дом возвышался среди буйных зарослей акации, шиповника и одичавших мелких роз, как забытый индийский храм в джунглях. Видимо, тот, кто строил его, ставил своей задачей продемонстрировать собственные познания архитектурных стилей. Готические окна как-то уживались под романскими зубцами, лепка барокко ухитрялась гармонировать со строгой классикой греческого портала. От дома, как от всей цивилизации, уцелела только часть, но даже в таком состоянии он крепко стоял на фундаменте.

- Это местные аристократы. Думают только о родовой чести, большой и непонятной, как этот дом. Так что вряд ли тебя примут здесь.

- Кто знает.

Он поднялся на мраморную зелень крыльца и постучал. Из-за железной двери спросили, кто там. Он хмыкнул.

- Я пришёл предложить вам свою помощь. Не обижусь, если не примете, но в ваших же интересах сделать это.

За дверью, сомневаясь, помялись, помолчали, и, наконец, она откатилась в паз.

Низкая пожилая женщина тихо качнула рукой: "Входите!". Её взгляд был полон неискоренимого недоверия.

Он вошёл, инстинктивно закрываясь плечом от ауры, окружавшей её. Хотя телу повредить она не могла, но походила на кактус из-за иголок неверия. Нора метнулась за ним и заозиралась с испуганно-потрясённым видом. Он взял её руку в свои ладони.

Холл был велик и пуст. В нём сохранились лишь остатки былого великолепия: разбитый витраж метра в три высотой да ободранные плюшевые кресла, усыпанные штукатуркой. Но для Норы это было самым удивительным, что она видела.

Он тихо обратился к ней, но его шёпот был отчётливо слышен из-за эха запустения:

- Может, подождёшь снаружи?

- Нет! Эти розы... они совсем одичали. И мне без тебя страшно.

- Здесь может быть во сто крат хуже.

- Ты предупреждал. Я останусь с тобой, - решительно сказала она, придвигаясь к нему ближе.

Он снял очки и положил их в карман рубашки. Здесь был рассеянный мягкий свет, не раздражавший его глаз.

- Здравствуйте, - внятно сказал кто-то. И эхо исказило слишком громкий голос, выдав дрогнувший в нём страх.

Он быстро обернулся: на лестнице стояла женщина, высокая и худая, в чёрном платье, и с неодобрением смотрела на Нору.

- Добрый день, - он сощурился, чтобы видеть её. - Я почти ворвался без приглашения. Но это для вашего же блага.

- Мы не нуждаемся ни в чьей помощи, - твёрдо сказала женщина, сжимая бледные губы.

- Нет, нуждаетесь, - он упрямо покачал головой.

Её необоснованное недоверие подтолкнуло его дух в звёздный полёт, и теперь его кожу обжигало ощущение зла, присутствующего в этом доме. Он чувствовал внутреннюю дрожь отважной Норы, колебания и холодную готовность всё отрицать этой измученной непониманием женщины и дух старого дома, нёсшего память об ином времени. А главное, с его губ были готовы слететь простые и краткие слова, прозвучать и остаться непонятыми!

Женщина смотрела в окно, чтобы не встречать настойчивого синего взгляда странного гостя. А если он только причинит новое зло? Но она не может ему этого позволить!...

- Я должна попросить Вас уйти прочь из моего дома.

- Вы должны выслушать меня. Я ни на что не посягаю и ничего не прошу. Только выслушайте меня, ради Теодора.

- Уходите вон!

Но она должна понять, что его задача не нести зло, а уносить его. Она вся дрожит от страха и надежды. Её глаза уже пытливо всматриваются в его лицо, ища в нём разгадку его прихода. Она делает шаг ему навстречу, но снова замирает, окунаясь в волны трезвого ужаса.

- Я знаю о Вашем несчастье, я знаю, как ему помочь. Только послушайте меня.

А если это снова наступит? Это мучительная пытка - каждый день, каждый час, каждую секунду до боли всматриваться в родное лицо, чтобы однажды уловить в нём черты минувшего и снова дрожать от ужаса перед каждым новым днём, ждать этого и бояться.

- У нас всё в порядке. Мы не нуждаемся ни в чьей помощи!

Женщина снова подаётся назад, хотя уже почти поверила в его помощь. Она пытается окончательно убедить себя в правильности своего поведения.

Если он сейчас уйдет, она не будет сожалеть об отказе. Но если он задержится ещё ненадолго, она сдастся, жертвуя ужасом ради покоя, но ещё не подозревая о том. Как ему выдержать эти долгие минуты?! Ведь она, страдая, тоже находится в том же состоянии, что и он. Они равны, но она может победить, потому что уверена в своей правоте. Она у себя, а он просто пришелец, окружённый враждебностью. Но он же слышит зло, наполняющее дом, а женщина боится, что это он совершает его.

- Он не может сделать зла. Он не умеет!

Это звонко выкрикнула Нора, уловив суть их подсознательного спора, который женщина вела, сжав крест на своей груди, а он - с теми же чувствами, надеждой и болью, - держа тоненькие сильные пальцы, просто вложенные в его руку. И этот выкрик обрушил стену недоверия, и женщина залилась трудными слезами, сев на ступени.

Он отпустил руку Норы и бросился к женщине. Став возле неё на колени, он поднял к себе лицо с заострившимся сухим профилем. Глядя в её покрасневшие глаза, он беззвучно шевелил губами. Сначала они раскрылись на выдохе, затем почти сомкнулись вместе, и, протолкнув сквозь них лёгкий гласный, его язык коснулся нёба. Женщина прижала крест к своим губам и счастливо посмотрела в его тёмно-синие грустные очи, слегка близоруко глядящие на неё.

- Бог с нами? - вздохнула она.

И он кивнул. Хотя это была неправда.

- Мой сын, - страстно шепнула она. - Он вернётся ко мне. Спасибо Господу!

- Пойдёмте, - мягко предложил он. - Я посмотрю.

Нора дёрнула его за руку, догнав на лестнице.

- Что ты говорил ей? - прошептала она, глядя на него снизу вверх.

Он неожиданно обнял её за плечи.

- Хотел бы никогда не сказать этого тебе...

Женщина подвела их к облупленной белой двери, на которую смотрела со смесью страха и стремления передать свою веру туда. И осторожно кивнула. Он снял рубашку, на шею надел квадратный крестик со свастикой, к ремню прикрепил два стилета, оттолкнул Нору подальше и вошёл.

Грязь, тьма и вонь... Здесь нельзя было убирать, здесь нельзя было ходить, здесь нельзя было открывать окно. Но это было первое, что он сделал. И солнечный ливень, вместе с ветром ворвавшийся в воздушное болото, обрушился на лежащую на широкой кровати под драным пологом фигуру, бывшую когда-то человеческой.

- Эй, закрой немедленно! - издала она слишком высокий для человеческого горла визг.

- И не подумаю.

Демон поднял голову, тёмную и заросшую, и снова завизжал так, что задребезжало стекло.

- Теодор, ты должен услышать меня, - невозмутимо сказал Кейфер. - Я хочу тебе добра, потому ты должен слушать меня. Смотри из тьмы в свет, думай о нём и о моих словах.

Когда демон заговорил, оказалось, что у него густой бас.

- А ты глуп, Кейфер Дарсен. Ты не одолеешь меня, я плотно тут засел. Тедди, мой мальчик, разве тебе плохо со мной?

Тело конвульсивно дёрнулось, и демон неудовлетворённо стукнул себя по грудной клетке.

- Теодор, ты меня слышишь и понимаешь. Теодор, это только твоё тело, и никто иной, кроме тебя, не имеет прав на него. С чужаком внутри тебя тебе не может быть хорошо. Соберись, Теодор, ты должен справиться. Помни о свете.

- Тед, что ты слушаешь этого старого брюзгу? Нам хорошо вместе, и мы не расстанемся.

- Теодор, он подтвердил, что ты слышишь меня. Ты должен собрать себя по кусочкам, как бы ни было больно расставаться с мягким покоем тьмы. Ты должен быть единым целым, иначе ты не будешь собой. Думай о свете, Теодор. Только он даст тебе свободу. Ты должен быть звездой в себе! Собирайся.

При слове "звезда" демон завопил. Его вопль тряс комнату, но Кейфер стоял под дождём известки прямо, глядя в упор на тело.

- Теодор, не бойся. Это только придаёт ему силы. Теодор, медленно, не спеши, время пока есть, но напрягись, думай. Его не так много.

- Тедо, расслабься, пусть снова будет тихо и темно. Да?

- Теодор, свет! - повторил Кейфер, постепенно окружая себя защитой от плотного сопротивления демона, острого и злого, как бритвы.

- Отойди, не смей приближаться! - демон вопил всё сильнее, лезвия причиняли всё большую боль. - Кейфер, прочь. Нам хорошо.

- Нет, плохо. Теперь вам очень плохо. Он стремится к свету, он больше не послушен тебе, он ищет себя. Там, где раньше были частицы его сознания, теперь зияет пылающая пустота. Тебе тесно, а он овладевает своим телом.

Кейфер с трудом, зажмурившись, дотянулся до него пальцами.

Демона трясло так, что массивная кровать ходуном ходила.

- Тебя гонят прочь. Ты чувствуешь, что надо бежать.

Демон вскочил и слепо бросился в стену, глухо ударившись об неё всем телом. Кейфер протянул к нему дрожащие пальцы снова, шипя сквозь зубы:

- Нет, не туда! Ты должен бежать из тела, ты не нужен ему, оно не принадлежит тебе более.

Демон метался по всей комнате, опрокидывал стулья, рвал обои. Кейфер дрожал от напряжения, преодолевая царапающееся не хуже колючей проволоки сопротивление демона, но всё же подходил к нему ближе. Демон визжал и вопил, чувствуя, но не видя его и пытаясь ускользнуть из его обжигающей ауры.

- Теодор, помоги мне! - велел Кейфер и вцепился в коричневые плечи, щурясь от жгучей боли прикосновения и горячего пота, стекающего со лба.

Под его пальцами плоть задымилась, и крик демона перешёл в надрывный хриплый вой. Демон упёрся руками в грудь Кейфера, пытаясь оттолкнуть его, но Кейфер плотно прижал жуткое тело к себе, к своему кресту, стиснув зубы от напряжения и отвращения. Демон бился и орал, прикасаясь к крестам.

- Если ты не уйдешь, я прибегну к крайней мере! - предупредил, хрипло дыша, Кейфер, перехватил его за талию, подаваясь вперёд за демоном, чтобы не выпустить его, и отцепил стилет.

- Крест! - взвизгнул демон.

Он забился и вырвался из обжигающих объятий, из-под занесённого креста, забрызгав всего Кейфера хлынувшей вслед за ним изо рта тела тёмно-бурой кровью, а затем заметался злым комком мрака по комнате, брызгая чёрной слизью, в поисках выхода.

Кейфер выронил тело, глухо шмякнувшееся на пол, и, не примериваясь, швырнул стилет. Тот слегка задел демона, надорвав комок темноты, и задрожал в стене. Демон ухитрился завизжать ещё громче и со свистом вырвался в распахнутое окно. Кейфер послал ему вслед торопливый крест и присел к оставшемуся телу.

Оно быстро менялось на глазах, хрустя и треща, приобретало человеческие формы, на нём проступали синяки, ссадины, порезы, кровоточащие раны. Кейфер с каменным лицом прижимал уже окровянённые губы то тут, то там, где проступали новые фонтанчики пульсирующей ярко-алой крови. И на залитых кровавой гущей губах Теодора запузырилось трудное и замедленное, но всё же дыхание.

Когда трансформация завершилась, перед ним оказался юноша-подросток, ладно сложенный, только лежащий в странной позе, с сильно отросшей шевелюрой и жиденькой курчавой бородкой на остром подбородке.

Наконец, Кейфер поднялся, открыл дверь и поманил внутрь женщину, томившуюся в коридоре. Она вбежала и сразу крепко обняла юношу, прижимая губы к его бледному лбу.

- Вымойте его как следует, положите в чистую и светлую комнату, можете позвать священника. Сегодня вечером он сможет встать... Храбрый мальчик. Без его помощи я мог и не справиться.

- Господи, Господи, Господи, - бормотала женщина, укачивая голову своего сына.

Кейфер молча смотрел на неё, покусывая нижнюю губу. Что она получает от того, что так прижимает его к себе? Он не может произнести ни слова, не то что отреагировать на её ласку. Он грязен и окровавлен, и она только пачкает платье. Странно, но её аура сияет и переливается, её ореол удивительно велик, так, что окутывает всё тело Теодора... Зачем она это делает?

Её аура начала бледнеть, и вскоре он перестал её различать. Единственным его чувством была теперь только усталость, да под ложечкой дрожала легкая паника. Он понял, что его экстатическое состояние сошло на нет, значит, пора идти. Он выдернул стилет, по самую рукоятку вошедший в переборку, и пробурчал от дверей:

- И ещё... Неделю-другую его лучше не звать уменьшительными именами. Его реакция может показаться неординарной и пугающей.

Он вышел в коридор и сказал вскочившей к нему Норе:

- Пойдем отсюда. Мы больше не нужны, а мне необходим отдых.

- Кейфер, эти вопли дики, как розы... И я не слышала молитвы.

Он тоскливо поерошил её волосы, стирая кровь и пот с груди, где набух и побелел рубец.

- Молитва вовсе не обязательна. Только вера и идея способны вызвать высшие силы для того, кто сумеет использовать их... Прошу тебя, не надо больше ходить за мной, побереги хотя бы мои нервы.

Нора спешила за ним и думала, что же такое он мог сказать той женщине...

Некоторое время он шёл молча, а когда они поднялись на холм, он, как факт, уже давно замеченный и обдуманный, объявил:

- Ты перестала мне доверять.

- Почему? - удивилась запыхавшаяся Нора и остановилась рядом с ним.

- Об этом я хотел бы спросить тебя. Что помешало тебе вести меня прямо к нему? Только не пытайся мне врать!

Она молчала, стиснув зубы и глядя в землю.

- А... откуда ты знаешь?

- Я не могу тебе объяснить, - зло сказал он. - Эта женщина, её движения... твоё поведение... Они сказали мне больше слов. Я вижу это!

- Так и я не могу тебе объяснить! Мы играли вместе, потом он попробовал привести меня к себе домой... Я встречалась с ним назло его матери, и она об этом подозревала, хотя он старался молчать... Потом он исчез, я переживала и полезла посмотреть, что же случилось. Я хорошо знаю эту стену в плюще. Для меня не было другой дороги. Я увидела, что с ним стало. Я просила о помощи, и на мои мольбы пришёл ты. Но он мой друг, я беспокоилась о нём и просто решила убедиться наверное.

Ещё ни одна обида не касалась его так близко, как недоверие этого мудрого в своей непосредственности существа. Противная дрожь под ложечкой усилилась, и он не стал продолжать спор, предоставив Норе догонять его и не сметь этого сделать.

После возвращения он достал в джипе полотенце и пошёл мыться в настоящем горячем душе.

Кипяток, душный пар, душистая пена, ноющее тело...

Работу он выполнил неудачно, и похвалы ждать не за что. Но он знал, что лучше всё равно нельзя было сделать.

В пустой, тяжёлой голове бродили и исчезали обрывки расплывчатых, как пар, мыслей... Это блаженство. Непонятный свет в глазах той женщины был лучше всякой награды. Он изгнал его страх и боль, и это тоже блаженство. Потому что он уже знал, как долги бывают ночи и дни, проплывающие мимо в чёрной воде чужих ощущений.

Он наугад протянул руку за мочалкой, и в неё была робко вложена чья-то ладонь. Он дернул её, и в его объятиях под шипящим душем оказалась одетая Нора.

- Ты с ума сошла?

- Нет, я просто хотела послушать...

- Я в душе не пою!

Он вытолкнул её прочь, но удовольствие пропало, он быстро смыл пену, оделся и вышел.

Нору он нашёл на сеновале.

- Ещё одна выходка в этом роде, и я пожалуюсь Реджине, - мимоходом бросил он и занял облюбованное место на подоконнике.

Нора, разводившая краски, сощурилась на него. Как странно прозвучало в его устах имя её сестры! С каким-то... с какой-то... с вожделением любовника или ловца? С ней он никогда так не говорил, а имя её имело честь слететь с его вечно сжатых губ лишь однажды, когда он уточнил, правильно ли он разобрал подпись.

Вот и сейчас его взгляд куда-то устремлён. Похоже, он вообще всегда смотрит на что-то конкретное. Она подошла и выглянула через его плечо. По двору плыла Реджина. И чем же полна синева его взгляда?!...

Нора тронула его за руку, а затем потрясла за плечо. Он очнулся, перехватил её запястье и, наконец, перевёл взгляд в её светло-карие прозрачные глаза.

- За что ты любишь Реджину?

- За что ты любишь Теодора?

- Это не ответ.

Он гадко улыбнулся, будто спрашивая: "Хочешь правду?".

- Я не люблю её, но её тело приводит меня в экстаз. И если я не добьюсь своего так, я перестану играть по изысканным правилам королев! Такие твари понимают только язык силы!

Нора вырвалась от него и бросилась в свой угол, перепуганная его циничным тоном. Это не вязалось с тем, каким он был раньше. Но теперь он стал таким, и к этому надо было привыкнуть.

Когда Нора отлетела от него, его веки быстро сжались, не выпуская слёзы из глаз.

За завтраком он сосредоточился на Реджине, и она сияла победной улыбкой. Нора не поднимала глаз от тарелки. Потом покосилась осторожно в окно за его спиной и, бросив завтрак, выскочила из дома. Реджина скучающе выгнула губы. Он обернулся, но уже ничего не увидел.

Ему хватило терпения досидеть до конца, допить кофе сидя и неспешно выйти вон. Зная, что Эр видит его в окно, так же не спеша он пересёк двор и исчез для неё за створкой сарая.

Нора тянула губы к губам Теодора, неловко державшего её за плечи. Он закрыл глаза, открыл их и спокойно сказал:

- Я - предмет интерьера. Можете не стесняться.

При этих словах их будто отшвырнуло друг от друга, а он хмуро смотрел на приоткрытые и так и не поцелованные губы, не пытавшиеся бесполезно оправдываться.

Он шагнул к Теодору и, не размахиваясь, звонко хлестнул ладонью по персиковой щеке.

- И чтоб я не видел тебя здесь больше, кретин! Беги, иначе за твою сохранность я не ручаюсь!

Теодор мельком взглянул на Нору, на Кейфера и рванул прочь. Он дождался, когда красная рубашка мелькнёт на холме, и вернулся.

Его встретил осуждающий и немножко счастливый взгляд чайных глаз.

- Зачем ты так жесток?

Он долго смотрел на неё, и глаза его угрожающе темнели.

- Куда я попал?! Неужели даже ты не понимаешь, чем ему грозит этот район? От демонов иммунитета не бывает, а особенно у него. Ты можешь быть с ним где угодно, только не здесь!

- А я думала...

- Что я тебя ревную! Но зачем?

- Кейфер!

Она бросилась к нему, но наткнулась грудью на растопыренную пятерню его вытянутой руки.

- Не подходи ко мне! - он отскочил от неё. - Ты не должна быть в том, что окружает меня!

Она без слов закусила губку и побежала за Теодором.

Он сердито стукнул по столбу. Так трудно делать правильные вещи!

Он забрался наверх и поднял недорисованную картину.

Какая-то безысходная темнота в белых дырках звёзд. Горное ущелье. Чёртов мост. На нём две фигуры со склонёнными головами. Тот, что в тёмном, расправил кожистые крылья, освещённые золотом его волос. Тот, что в светлом, поднял оба кулака, но видно, что он просит чего-то, и лицо его закрыто чёрными прядями.

- Всё здесь слишком неясно. Исход ещё не решён... и это уже моя задача.

С этого дня он уходил рано, когда над холмом только начинало бледнеть, возвращался поздно, мокрый от удушливой жары, лёгшей на предгорья, и уставший до отупения. Но всё равно, она ждала его, и его встречал светящийся откуда-нибудь настороженный взгляд светлых глаз.

И в нём смешивались непонимание незаслуженной обиды и явное облегчение от того, что он наконец пришёл.

За столом он сидел напротив Реджины и обращался исключительно к ней, ни разу даже не покосившись на Нору. И она вообще перестала есть в доме и всё чаще сидела перед своим нарисованным ангелом, всё больше похожим на него.

Она лежала в прогретом сене и что-то рисовала.

- Я хочу посмотреть, - в который раз попросил он снизу. Он мыл стёкла джипа.

- Нет, - в который раз отказала она сухо и непримиримо.

- Почему?

- Я показываю то, что рисую, только друзьям.

- Ты не считаешь меня своим другом?

- Нет. Ты холодный и сердитый. Меня просто трясёт от этого ощущения. Мне больше не нравится ловить твоё сознание. Да ты и не даёшь. Как тогда, в душе...

- Что тебе не нравится? - требовательно переспросил он.

- Я всё могу простить тебе, даже Реджину - она старше, сексапильнее и умнее, - но я не прощу тебе того, что ты перестал по-человечески относиться ко мне. Я просто хочу быть рядом с кем-то, кому нужна. Сначала ты был искренен, ты лучше меня знал, что нужно мне, теперь для тебя свет жизни - зелёные глаза Эр, и ты стал похож на неё... Да, ты любишь бить больно, не размахиваясь, чтобы ладонь не остановили. От тебя не дождёшься ласки!

Она провернула голову и встретила его взгляд. Он стоял на лесенке, положив локти на бортик и опустив на них голову, и внимательно, но без выражения смотрел на неё.

- Ты, конечно, права, - невозмутимо ответил он на всю её обвинительную негодующую тираду. - Но вернёмся к вопросу о сознаниях. Что тебе больше не нравится?

- Ты мне нравишься, когда у тебя такой сосредоточенный вид. Тогда у тебя совершенно синие глаза. Таких на самом деле не бывает...

- Хватит имитировать глухоту. Отвечай на вопрос!

- Ну, это так же просто, как поцелуй в темноте. Губы могут быть мягкими, могут вообще не отреагировать, а могут обнажить зубы. Только... когда знаешь, кого ловишь, это менее болезненно.

- Ты часто так чувствуешь чужие сознания?

- Я привыкла думать об этом как о душе. От них исходило тепло, мне нравилось тереться о них... А теперь даже у тебя появилась такая шершавость. Никакой нежности; только иголки: недоверчивость, жестокость...

- У неё это постоянно... - пробормотал он. - Интересно.

- Я устала снова и снова раниться о них. Я создала для души панцирь. Но это действие мне необходимо, как общение. Понимаешь, что ты наделал, Кейфер? Я так хочу поделиться ну хоть с кем-нибудь тем, что переполняет меня. Ведь для меня мир только начинает сиять всеми красками. Это чувство плещет из меня, но я не могу сказать о нём так сразу, как хотелось бы, словами. Кто-то должен выслушать мои чувства. Но нет такого человека. Мне некому сказать так, как я умею, а как сделать иначе, я не знаю... Я рисую, но это так долго! - тоскливо добавила она.

- Теодор.

- Только не ему! Он пуст, как колодец, вырытый в метре от источника. Он не поймёт ни моих слов, ни моих рисунков. А чувства ему вообще недоступны.

- Покажи мне.

- Нет.

- Я всё равно увижу, - предупредил он холодно.

- Нет!

Она торопливо схватила лист и, спрыгнув вниз, понеслась к дому. Дикая ярость толкнула его вдогонку, он выскочил за ней, но понял, что не догонит, и пожал плечами: "Ладно".

Вскоре она вернулась и хмуро буркнула ему:

- Тебя во дворе ждёт какой-то...

- Ты очень хорошая девчонка, но ты... ещё слишком юна..., чтобы суметь сделать то, что хочешь.

Он вышел во двор, увернувшись от тапочка, запущенного в него, и едва не натолкнулся на поджидающего человека.

- Извините.

- Кейфер Дарсен, я же говорил, тебе не одолеть меня. Узнал?

- Узнал.

- Тело мальчишки было не слишком послушным. Я сменил его на это. Мне подарили, - он противно оскалился. - Хорошая вещь. Как машина.

- Чего тебе?

- Светловолосый дьявол решил, что час настал. Ему надоело твоё присутствие. Чем дольше ты здесь, тем больше пустеет город. Приходи в заведение. Новый тур начнём оттуда.

- А где он сам?

- Что ты так разнервничался? Побледнел весь, глаза мечут молнии, - демон рассмеялся с издёвкой. - Скоро пар из ноздрей повалит.

- Я видел его, но не рассмотрел. Где он, кто он?

- Он так близко к тебе, что ты и не подозреваешь.

Демон развернулся и пошёл прочь, прихрамывая.

В ладонь Кейфера с земли вспорхнул картонный квадратик, где по чёрному фону была белым выведена голова четырёхрогого козла. "Шоу-ночь", - прочёл Кейфер и вернулся в сарай, сделав вид, что не замечает любопытно поблёскивающего взгляда Норы.

- Возможно, завтра утром я уеду, - сказал он.

- Уже?!

- Или не уеду вообще.

- Почему?

- Как получится. - "Он так близко к тебе, что ты даже и не подозреваешь".

Нора повозилась наверху и направилась куда-то со свёртком подмышкой.

- Куда?

- Не твоё дело, - с обидой на жёсткость его вопроса огрызнулась она.

Вернулась часа через два и без свёртка. Он обернулся через плечо и снова занялся прежним делом. Разложив на капоте джипа брезентовый мешочек, он укладывал в него семь светлых стилетов.

- И... и ты знаешь, кого? - с замиранием спросила она, тепло дыша ему в плечо.

- Да, почти. - "Он так близко к тебе, что ты даже и не подозреваешь".

- Кейфер, вы идёте? - мелодично блеснуло звуком со двора.

- Да, Реджина, - отозвался он. - Минуточку!

Он нагнулся, пальцем снял несуществующую соринку с белоснежной туфли, ещё раз поправил голубую рубашку и повернулся к Норе спиной. Уже взявшись за створку, он сказал, очертив вечерним полусветом свой резкий профиль:

- Перестань шпионить за Реджиной.

Он вышел и очаровательно улыбнулся Реджине. Лиловое платье-стретч мерцало на её фигуре, не создавая ни одной морщинки, способной испортить эти совершенные линии. Он взял её под руку, галантно стиснув локоток и заслужив кокетливый сверк сиреневой улыбки. По дороге она пропела:

- Это приглашение обещает что-то удивительное. Не так ли?

- Без вас ни одно шоу, даже ночь, не представляет для меня интереса, Реджина!

Нора сердито кусала припухшую губку, следя за ними из-за створки сарая. Кейфер невозмутим, но Реджина делает шаг и отводит бёдра вправо, делает следующий, и они ласкающе трогают Кейфера. Но не это внушало Норе неотвязную мысль о том, что Кейфер в опасности. Она решительно надела тапочки и скользнула в синеющий вечер.

Обстановка в заведении была обычной. Никто даже не подозревал, что происходит и что произойдёт, когда сквозь стеклянный ливень шторы в дымную атмосферу вошёл Кейфер.

Окунуться в волну шампанского - в ожидающее возбуждение, затопившее гудящую залу золотистой густотой, где пузырьки - это холодки под ложечкой. Ждут не столько представления, сколько отсутствия Реджины, вплывшей вместе с Кейфером не на сцену. Только в одном углу, где под самой стенкой, скрытый столбом, стоял столик, нагревалось озлобление, как тёмная клякса на светлой картине Норы.

Реджина потянула его сквозь щекочущее озеро эмоций именно туда. Улыбаясь, она представила вставшего ей на встречу:

- Дем.

- Дарсен, - ответил Кейфер, тоже не протягивая руки, - но мы знакомы.

Всё, как всегда, продумано до мелочей. Создан отвлекающий фон, ни один взгляд не будет обращён к ним, даже Реджина незаметно растворилась за туманным краем зрения. Кейфер оценил их предусмотрительность.

- Вот мы снова повстречались на поле брани, - оскалился Дем.

- Тебя отличает чувство юмора.

- Зато ты мрачен, как тучи, что набегают снаружи, - Дем не переставал улыбаться Кейферу.

- Будет гроза! - случайно воскликнула одна из женщин, уже не в состоянии следить за голосом, до предела заведённая волнующим ожиданием.

- Как считаешь, дождь пойдёт? - спросил Дем.

- Увидим.

- Даже погоду предсказать не можешь, - презрительно показал острый клык Дем.

Кейфер снял очки и посмотрел на него. Дем перестал скалиться и сжал бронзовый кулак.

Взлетел с шорохом пьяной крысы занавес, и Кейфер оглянулся. Вся эстрада была завалена чёрным лоснящимся шёлком. Над ней висел череп Мендезского козла, и в его глазницах, как кровь ярости, билось тёмное пламя. Кейфер медленно отвернулся, чувствуя, что по позвоночнику пробежала холодная дрожь. Дем снова оскалил белые зубы, щуря глаз.

- Что, первое поражение?

- Нет, просто мерзость, и я ещё посмотрю, кто потерпит поражение.

- Научи-ка меня так темнить глаза, - хихикнул Дем. - Только что была голубая безмятежность, а теперь прямо синие ночи Египта.

Кейфер снова посмотрел на него. Дем снова не удержался от спазматического жеста.

- ...Год назад, в ночь решения, перед нами стояла дилемма, каким путем пойти: закрыться или подписать контракт? И мы выбрали! И выбрали правильно. И год спустя, в не менее решающую ночь, мы можем отметить это событие. В честь нашей спасительницы Реджины Фрейзер! - доорал в микрофон конферансье в чёрном костюме и лихо поднял фужер.

Дем выплеснул в себя что-то прозрачно-молочное из своей рюмки, понимающе улыбаясь. Кейфер только стиснул свою, получив подтверждение догадки. Дем наконец перестал переживать путешествие водки по своему организму, отражавшееся на его медно-загорелом квадратном лице, и посмотрел на Кейфера.

- За Реджину?! Ну, ты даёшь! Все же знают, что ты ею дышишь.

- От смрада зажимают нос, - прошипел Кейфер, щелчком разливая содержимое своей рюмки.

- Что?! - Дем отупело смотрел на жёлтую, расплывшуюся по столу лужицу, и на его лбу наливалась вена.

Потом он поднял взгляд и ненавидяще уставился на пробор в чёрной шевелюре Кейфера, но тот не поднимал головы, слушая, как слова откровения, сложную электронную сюиту, где жёсткий лязг сменялся пронзительным визгом, под которые кто-то астматически задыхался и на сцене что-то происходило.

Кейфер резко вскинул голову, но всё равно - взгляд получился исподлобья, тёмно-синий, как грядущая гроза, полный нескрываемого презрения и издевательского понимания собственного превосходства.

- А что?

Дем рассчитывал на лёгкую победу над покорённым женщиной противником и крупно просчитался. Лицо Дема почти перекосилось, но он удержался и не отвёл глаз.

- А ты негодяй ещё худший, чем я сам! Ты играешь не по правилам.

Теперь, когда Дем пылал от гнева, и в его чёрных глазах красными искорками поблёскивала злость, Кейфер развеселился, глядя на ошарашенную и злобную рожу.

- А ты когда-нибудь пробовал играть по правилам? Ведь это же не я в чужом теле пользуюсь чужой силой, - ухмыльнулся он, не позволяя Дему отвести взгляд. - Я всего лишь превращаю ваши фолы в правила, и игра остаётся честной. Вы провоцируете меня на нарушения, я вас - на честность.

- Ну, хорошо же, - фыркнул тот. - Я поддамся на твою провокацию. Но только раз! Не надейся выиграть.

Кейфер осторожно кивнул. Теперь нельзя ни закрыть глаз, ни отвести их.

Эта детская игра - нешуточное испытание нервов. Когда противник смотрит цинично понимающими глазами, так, будто ему ведомо о тебе всё постыдное, когда уже лихорадочно загоняешь свой позор поглубже в сознание, главное - что бы ни мерещилось, точно помнить, где были его зрачки, и смотреть только туда. А это нелегко. Особенно когда сознаёшь, что за взглядом стоит смерть.

В глубине чёрных глаз Дема расплывчато отражалось происходящее на сцене, но Кейфер не обратил на это внимания. Он - ни закрыть глаз, ни отвести их - смотрел в бездонный пустой глаз, вытаращившийся на него и почти реально тянущий его в свою воронку.

Достаточно сморгнуть, и наваждение исчезнет, тем более, что глаза такие горячие и начинают слезиться от усталости. Долгое напряжение им противопоказано. Дефект зрения - весьма опасная вещь! Нужно хотя бы теперь позаботиться о глазах.

- Это унижает тебя, Дем. Не твой масштаб.

Он слишком упрям, чтобы думать о себе. Это раздражает. Но нет возможности что-то сделать. Непонятно, как ему удается смотреть так неподвижно. От этого синего взгляда трясёт не хуже, чем от его рук, сцепленных сейчас на столе. Только не искать спасения из этих синих сетей! Лучше сбить расставившего их.

В чёрной глубине замигала оранжевая точка, заслонившая чёрные фигурки отражения. Затем, все так же шутовски дёргаясь, она разделилась на две, они разбежались друг от друга, растащив дыру зрачка на две нестабильные половины. Они дрожали и плыли в каком-то бледном мареве, маня взгляд за собой. Ведь любое тёмное пятно на светлом неминуемо будет привлекать внимание. Ты же знаешь, Кейфер?

Знаю, потому и смотрю, не видя, туда, куда и смотрел, хотя там всего лишь окружённое чёрными пятнами ничто, не имеющее цвета. Там твои глаза, я помню об этом и не отведу своих. Мой взгляд пугает тебя? Ты в любой момент готов больше не смотреть, ты боковым зрением лихорадочно ищешь, что же отвлечёт тебя от синего кошмара. Давай, я помогу. Так много объектов.

Мои руки, светлое пятно на тёмной крышке стола. А, нет, ты не хочешь смотреть на них, ты знаком с их прикосновениями.

Белые куртки официантов. Но они слишком быстро передвигаются, чтобы переманить твой взгляд...

Девушки на эстраде! На чёрном шёлке их светлые силуэты так четки. Так прекрасны плавные движения их обнажённых тел. Они желанны и безопасны, неторопливы и открыты твоему взору. Ни одна из них не смотрит тебе в глаза, ловя твой взгляд, но они даруют тебе красоту своих тел. Разве нужно что-то ещё? Даже я не могу помешать тебе и удержать твоё внимание! Смотри!

- О, да что же они вытворяют! - простонал Дем, обмякая и глядя через плечо Кейфера. - О, да что же я натворил!

- Ты проиграл, - сказал Кейфер. - Как жаль, что сила покидает неудобное тело, делая его непослушным, не похожим на машину. Как жестоко! За такую простительную слабость - такая цена.

Свою ярость Дем смог выразить единственным взглядом. Тело мешком было привалено к стене, не шевелились даже губы. За то, что Кейфер сумел завладеть его мыслями, говорить его словами, нарушил неприкосновенность его сознания, его действительно лишают силы, как ненужную вещь, доливая остатки его силы к другой! И её отток необратим, как кровь из груди...

В пальцах Кейфера возник из ниоткуда серебряный стилет, он встал, нагнулся к Дему, ..., похлопал его по плечу и отошёл.

Дем остался сидеть и пустым взглядом смотреть на пылающую страстью сцену. Из его яремной выемки торчала витая рукоять стилета, как светлый пестик кровавого цветка.

Кейфер внимательно осмотрел зал. Странно, неужто в своей самонадеянности не предвидели такой исход дела? Но Реджины не было в зале, а ему нужна была только она.

Кто-то в ухо спросил его:

- Вы ищете ту, ради которой всё затеяно?

Он кивнул, не оборачиваясь.

- Она ждёт у себя. Вас проводить?

- Сам найду. Дождь ещё не идёт?

- Нет, пока что. Это так важно?

- Только для меня.

Он вышел в наэлектризованную ночь и вздрогнул от этого ощущения. Никаких обещаний из неё не пришло, он только что-то неясно чуял, когда затихающий перед бурей ветерок торопливо перекладывал его волосы. Они гладили горячий лоб, не пытаясь успокоить. "Он так близко к тебе, что ты даже и не подозреваешь".

Он провёл пальцами по ажурному плетению стали, в котором запутался плющ, навсегда привязав бывший стабилизатор к земле. Обогнул его и постучал в дверь, очерченную светлой полосой. Из-за неё последовал томный вопрос:

- Это тот, кто не опускает глаз?

- Да! - был резкий ответ.

- Я ждала...

Дверь приоткрылась, и он проскользнул внутрь. Там было чуть светлее, чем снаружи, но он не старался присмотреться. Дальше в синюю полумглу его не пускала Реджина в прозрачной дымке одеяния, заставив его всей кожей ощущать нежную теплоту её тела.

Она повела плечом, освободившись от невесомой помехи, и прильнула к нему. Он услужливо подставил плечо, она вознесла на него колено, соблазняюще прикрыв глаза, и в тот же момент отшатнулась от него, удивлённо вскинув бровь. Под рёбрами она сжимала витую рукоять стилета.

- Ты так близко ко мне, что я и не подозреваю? - невозмутимо спросил Кейфер, играя вторым стилетом.

Реджина опустила руки.

- Я недооценил тебя, - заявила она хриплым голосом.

- Где мы встретимся? - не отреагировал Кейфер.

- Ах, какое благородство... Как всегда. Чёртов мост. Полночь.

- Глупо было использовать это тело, - спокойно заметил Кейфер. - Но ты же всегда был извращенцем...

- Я сам создал его! Труднее всего было убедить маленькую стерву...

Горло Реджины взорвалось фонтаном крови, и по комнате пронеслось тёмное существо. Кейфер пригнулся и пробормотал со звоном дверного стекла, выбитого улетающей тварью:

- Тебе это и не удалось.

Кейфер вышел и захлопнул дверь с тёмной звездой в разбитом чёрном стекле. При виде серо-зелёной слизи разложения его начинало мутить, а терять напряжение не хотелось. Но он успел запомнить, как серебро его стилетов, ярко сияющее, начинало проваливаться в тело.

Он постоял, принюхиваясь к пьянящему запаху предгрозовой пыли, и бросился к сараю, получая удовольствие от упругого послушания собственного тела. Скоро полночь, и он спешил.

Но остановился у креста.

Тот гудел. От движения тяжёлых быстрых туч, от близкой грозы он выл, и под ногами Кейфера дрожало. Он сделал шаг со слабой улыбкой, даже не зная, что его губы уже не стиснуты в вечном напряжении, и спиной прижался к кресту. Холод стали и её дрожь обожгли его кожу, и он чувствовал, что он сам часть креста, что его грудь переполнена новой мощью вечности. Тело рвалось куда-то влёт, но он не отрывался от холода, через который, как по проводнику, к нему спускалось напряжение бури, до тех пор, пока за спиной не потеплело. Тогда он бросился с места, не чувствуя под собой ног, и остановился у закрытого сарая. Он отдёрнул створку и заорал в тёмную пустоту, методично омывая лёгкие колючими запахами сена и грозы:

- Что? - слабо спросила она за его спиной таким голосом, будто давно уже там стояла.

Он обернулся. Нет, она бежала так же, как и он, и тоже с трудом дышала.

- Где здесь Чёртов мост? - он схватил её за плечи и затряс, торопя ответ.

- Это там, в предгорьях. Только ты без меня не найдёшь.

- Найду, Нора, найду сам! Со мной нельзя. Ты же знаешь!

- Открой!

В щели между створками свинцово засерели тучи, и он с визгом вывел джип на дорогу.

Вскоре затрясло сильнее - началось горное шоссе.

Так: первый поворот, выхваченный ярким светом фар, чёрно-белые столбики, чёрные ветки кустов, свисающих на неровную дорогу; второй поворот, джип занесло, но он вывернул руль, едва не угодив передними колёсами в глубокий кювет; третий поворот, снова густой кустарник, и джип вылетел на плоское плато, рассечённое пополам неровной трещиной, едва успев затормозить перед ней. Свет фар будто нарочно остановился на каменном перешейке.

Природное сооружение, недосмотр утомившегося разгулом катаклизма, похожее на творение рук человеческих своей ненадёжностью, но всё же не принадлежащее им. Каменная арка, предательская, как преданность, всё ещё соединяла два неровных края, готовая рухнуть в любой момент вниз.

На ней стоял человек, и его чёрный хитон ещё качался, не замерев после движения.

- Ты даже не опоздал, - хладнокровно заявил он, не оборачиваясь, когда Кейфер вышел из машины. - О, как ты надоел мне!

- Как и ты мне, - процедил Кейфер, поднимаясь на мост и скрипя мелким гравием под ногами.

- Тогда начнём! - человек резко повернулся к Кейферу, и стало видно, что у него за спиной плотно прижаты кожистые крылья, а волосы его мерцают золотом даже в темноте.

Кейфер встретил его взгляд и слабо дёрнул губами. От этого воспоминания о бессознательной улыбке он вспомнил и холод креста за спиной, и ему показалось, что земля охнула где-то внизу. И хотя он сам стоял на мосту со Светловолосым Дьяволом, оба они видели лишь холодные синие и белые звёзды.

Тонкая улыбка Дьявола, чьё сознание было, как колючая белая звезда-кристалл в тёмных очертаниях его тела, пришла к Кейферу чувством прохладной воды первого летнего купания.

- Ты совершенствуешь своё мастерство!

- Ты тоже.

- Раньше тебе требовалось больше времени, чтобы достичь звёздного состояния.

- Тебе тоже.

- Но теперь ты чувствуешь, что силу определяет сознание.

- Ты тоже.

- Значит, проверим, чья ненависть сильнее.

- Во мне её нет, - последовал равнодушный ответ Кейфера.

- Зато во мне есть, и она жжёт меня. Это тёмное пламя силы... Подумай, что ты сможешь противопоставить ей на этом уровне.

- Ты знаешь, я был влюблен, и эта любовь ещё не зажила.

Кейфер ощутил его смех, похожий на прозрачную подводную глухоту, когда по воде бьют ладонью, но нет ни звука, только тугие прогибы барабанной перепонки.

- Что ж, я могу позавидовать собственным талантам, к тому же, это придаст новый колорит интеллектуальной потасовке!

Это страшно. Но не царапину, а вмятину от подкованного сапога оставляет собственная ненависть. Она заставляет терять контроль над собой в звёздном состоянии, когда даже рефлекторные движения совершаются по иным законам, казалось бы, и без участия сознания, но только в неразрывной связи с ним. Тогда физические процессы слишком отстают от психологических, разум не удерживается крепкой уздой тела, и необходима сила, чтобы сохранить их единство, а её не всегда достаточно.

Полёт духа может надоесть, если он вечен, а вокруг только холод звёздного льда, и возврата нет, ибо некуда. Всё осталось далеко...

Пока вокруг звёзды, нужно искать то, что успокоит боль, а не причинять её самому. Звёздное состояние очень кратковременно, хотя кажется, что миновали века. Иллюзия быстро рассеивается, а боль остаётся, только усиленная очередной неудачей.

Кейфер пытался ускользнуть от колючей ненависти Светловолосого Дьявола и не раниться об неё. Он думал о том моменте, когда ему впервые открывался звёздный путь - к губам прижалось тепло глины Священного Грааля, и он сквозь водоворот материи и сознания прорвался к звёздам в то новое состояние, которое иначе не доступно и о котором не сказать словами; вспоминал тревожное изумление первого взгляда в суть изнутри и сознание того, насколько это облегчит его жизнь и одновременно осложнит.

И теперь в поисках возможного выхода он разворачивал свои звёзды, как мог, так, что мутилось восприятие, а свет превращался в огненных змей, сыпавших звёздными искрами. И на звёзды накладывались воспоминания телесной жизни: деревянная скрипящая палуба и солёные морские слёзы на щеках.

Неожиданно его внимание привлекло новое сознание - бледно-голубая искра с неясным, но знакомым жарким ароматом. Заметив его интерес, искра охватила его спасительной пеленой своей помощи, и почти против воли его потянуло к ней, и он забыл о Дьяволе, плещущем ненавистью.

Сознание мерно мерцало своим запахом и не отзывалось на его испытующие вопросы-чувства. Оно не кололось недоверием, но было плотно завёрнуто в кокон неясных надежд и ожиданий. Против него оно ничего не имело, и он, подстёгиваемый любопытством и не своим неловко-настойчивым требованием, заявил о желании познания и, не дождавшись ответа, заглянул в суть искры. И она доверчиво-радостно развернулась ему навстречу пышным нежным цветком, сквозь тонкие голубые лепестки которого просвечивали звёзды, потерявшие свою враждебность.

И снова видя звёзды впервые чужим восприятием, он старался не передавать свой опыт, который и мог стать болью. Возможно, тело его даже не шевелилось, любое движение было бы немедленно замечено, он не оборачивался, но ему и не надо было видеть обладателя этого сознания. Его вполне удовлетворяло интеллектуальное прикосновение, заставляющее и его быть ошеломлённым внезапным счастьем открытия.

Этот цветок, чувствующий лучше, полнее и более бурно, чем он, также изучал его и вникал в него, заставлял снова понимать, что мир прекрасен, что любовь - не рана, и боль утихнет, рождая её новое понимание.

Неожиданно крайние лепестки Астры резко съёжились, цветок потемнел, и он ощутил вопросительно переадресованную ему боль от того, что лепестки рвались на холодном, колючем ветру. Он очнулся, дёрнулся и следующую волну Дьявола отослал ему тугим комком, не успев всё же полностью защитить себя своей любовью и получив болезненный удар, обещавший сказаться неожиданно и сильно.

Кейфер покинул звёзды без особого сожаления, чтобы знать, что происходит. Звёздное восприятие построено на глубоких ассоциациях, а у него не было времени решать головоломки собственного подсознания.

Но возвращение было слишком резким, поэтому прежде, чем увидеть что-либо, он сел на гравий моста и схватился за пошедшую кругом голову. Новый пронзительный визг ярости остановил эту карусель, и Кейфер вскочил.

Дьявол с омерзением на перекошенном лице торопливо рылся в складках своего хитона, а у его ног неподвижно лежал тёмный комок тела. Его движения были порывисты и неловки, скованные какой-то болезненной помехой. Наконец, он выдернул откуда-то нож, но Кейфер сжал его запястье до хруста в костях. Дьявол рванулся, как дикий жеребец, обозлённый помехой, и Кейфер заметил, что из-под его лопатки торчит серебряный стилет, прикрытый раньше крылом. Дьявол шипел от боли, причиняемой серебром и рукой Кейфера, и безуспешно пытался вырваться. Но и у Кейфера не хватало сил, чтобы удержать его - слишком много было потрачено в звёздах. Его пальцы скользнули по гладкой материи, и Дьявол, высвободив руку, отскочил подальше и, забыв о своем противнике, швырнул нож в того, кто вызвал его гнев. Но его сбил брошенный рукояткой вперёд стилет Кейфера. Серебро звонко ударилось о воронёную сталь, и оба ножа звякнули в густой траве, вызвав голубоватую вспышку молнии и глухой отзыв грома в горах.

- Нора, Нора, Норка, - бормотал он, кусая губы не то сердясь, не то плача. - Ты только не торопись уйти. Мир же только начинает сиять новыми красками! Я должен вернуть тебя.

"Ей нельзя было вмешиваться!"

- Но она уже вмешалась!

"И исход снова не решён!"

- В этом виноват я, а никак не она!

"Ты не сумеешь вернуть её!"

Кейфер сейчас не знал, с кем спорил. Это могли быть и его мысли, но это оскорбление было достойно и его вечного врага!

Он сел и прижал висок Норы к плечу.

- Нора. Мир не состоит из зла. Он брызжет светом, и не надо отворачиваться. Послушай меня...

Его губы нежно коснулись мягкой тёплой впадинки на её шее.

- Я знаю, как больно ранит жестокость. Но есть любовь. Поверь мне...

Еще одно осторожное касание, и у него заходится сердце.

- Я не хотел причинить эту боль тебе. Но я не мог иначе. Пойми меня...

Снова тёплое ощущение мягкой кожи на губах.

- Нора. Я держал в руках Грааль, я теперь не могу остановиться на линии времени или забрать тебя с собой. Прости меня...

Кажется, под его губами дрогнул пульс.

- Мне было невыносимо хорошо с тобой, Нора. Я знаю, что ты - это прекрасный голубой цветок, готовый раскрыться навстречу тому, кто поймёт и пожелает. Я видел это, Нора...

Точно, ещё одно тёплое прикосновение только дыхания заставило и её вздохнуть.

- Но я не солнце, которое отдаст своё тепло этому цветку. Я рад, что убедил тебя вернуться, но только большего я сделать для тебя не могу, потому что...

Он договорил, уже глядя в светло-карие глаза, без дрожи, которой боялся:

- Потому что я всего лишь ангел.

- Тогда что же ты делаешь среди нас?

- Ты видела.

- Но раз ты такой... из света, - со слезами спросила она, - почему ты здесь?

- Знаешь, почему у меня тёмные волосы?... Знаешь, почему я не был принят в свет? Знаешь, почему я вижу свой свет здесь? Я владею искусством неуловимой лжи. Нора, я видел, как больно было тебе смотреть на меня и на создание, но разве я не сыграл свою роль?

- Прежде всего, ты обидел меня. Ты творил зло на каждом шагу! Разве я не поняла бы тебя?

- Нет. Поверь, я знаю. Ведь расцвел же цветок и для меня.

- Это всё-таки ты был, - она обняла его плечо. - А эта звезда - тот, кто был Реджиной? Из-за него я перестала видеть звёзды от боли...

Я знаю более короткую тропку, я пришла раньше и сидела тут, смотрела, как вы стоите над пропастью. Знаешь, мне было страшно. У него в тени глазниц - алые искорки, как у козлиной головы о четырёх рогах. Я попробовала смотреть, что вы делаете... Он не просто злой, он жестокий! Я решила, что он тоже должен знать, что такое эта боль. Нож я вытащила у тебя, потому что ты всё равно не видел... Но когда он очнулся, то мне стало ещё хуже, мне казалось, что надо уйти от боли куда-то к свету и покою, но ты сказал, что свет здесь, и я вернулась от щекотки в горле... Почему ты целовал именно сюда?

- Это закрытый канал в тело... Здесь рождается голос, здесь дрожит пульс, здесь сжимаются слёзы, здесь щекочет смех. Я воспользовался своим знанием и вернул тебя.

- Я зря вмешалась?.. Не ври больше...

- Да, - вздохнул он. - И нет. Ненависть унесла бы Дьявола в звёзды, но тело его осталось бы и его занял бы иной, ну, а так, я пойду дальше за ним же... Ох, дождь!...

В хлынувшем ливне они вмиг промокли, но он только блаженно щурился под хлёстом струек и думал о дороге во времени, уже позвавшей его.

- Зачем он тебе?

Этот вопрос давал ему право остаться ещё ненадолго, и он ответил:

- В бешеную бурю под бьющимся холстом один благородный рыцарь поочередно со своим оруженосцем имели красавицу, увезённую с Востока. Где все трое, не знаю. Но восточная княжна в грозовую ночь принесла в мир мальчика с глазами, как свет ночных молний. Чьи они, не знаю. Все трое были темноглазые. В холодный ливень синеглазый юноша сбежал из замка искать лучшей судьбы. Дождевая вода была в чаше Святого Грааля, когда он нашёл её, потому что лило так, как сейчас. И вот, я ухожу в дождь. Он смывает мои следы и память обо мне.

- Ты уходишь.

Она крепче сжала руки, боясь отпустить его.

- Да. Я подброшу тебя до города.

Он встал, будто она и не висела на нём. С земли он поднял четыре стилета, вернувшиеся к хозяину. Охота была неудачна.

Она сжалась на сидении и следила за слёзными дорожками на стекле кабины, он исподлобья смотрел на дорогу.

- Я отдала своего ангела той женщине, - наконец выдавила она и посмотрела на него.

Его плотно стиснутые губы медленно раздвинулись, и он сказал равнодушно, без укора:

- Напрасно. Но пусть... Приехали.

Она медленно вылезла под ливень, прилепивший рубашку к дрожащему телу, посмотрела на мелькнувший синий зигзаг и попросила:

- Подожди минутку.

Вскоре она вернулась и протянула ему рулон.

- Это тебе. Потому что у меня больше нет друзей, которым это надо.

Он опустил глаза, чтобы не встречать её напоённого полынной тоской взгляда, и захлопнул дверцу. И она исчезла для него за стеной дождя, в который он уходил.

Он развернул рулон. Она дорисовала свою картину. Исчезла фигура Дьявола, а сам он держал в руке хрупкий голубой свет, отражавшийся на его лице. Внизу на обороте было торопливо написано: "Ты стиснешь руку".

Он свернул рулон и засунул его в бардачок, где лежал пластмассовый стаканчик, фальшивая брошь Мерлина, резиновые перчатки, настоящий зуб дракона, гаечный ключ и кусочек янтаря с пузырьком. Джип медленно загудел, фыркнул и рванулся сквозь ночь и дождь в путь.

Кейфер изредка шевелил руль, следуя изгибам неровного шоссе, и, не слушая, вникал в то, как его отчитывали те, кому он служил.

"Ты не только лжив, ты горд и упрям. Ты обуян самонадеянностью. Именно она привела тебя к поражению!"

- Кто? - спросил он, не желая понимать.

"Гордость, глупец! Ты достиг звёзд, но предпочитаешь возиться в грязи!".

- Но я не требую за это награды...

"Осмелился бы ты!".

Он вдруг почувствовал, что дышит с трудом и что на лбу выступил мелкий холодный пот.

"Последствия "звёздной войны". Ты вёл себя, как мальчишка. Тебе нельзя было думать о ней!"

- Я не знал, что это она.

"Ложь!".

- Да, ложь, - вздохнул он. - Я сумел солгать даже себе.

Он уже ничего не видел и не слышал, кроме комка в горле и оглушительного полёта сердца. Джип нёсся наугад, и ему казалось, что он чужим телом чувствует, как ливень хлещет по нему, и всё ниже и ниже пригибал плечи. Он вслепую ткнул в тормоз и уронил голову на руль.

Только и хватило сил, что открыть дверцу для свежести дождя. А дальше только белые звёзды сквозь водоворот мыслей и материи!...

"Кейфер?"

"Отдайте мне девчонку. Я не смогу сжать руку. Её страдания - моя боль. Я заставил её расцвести на холодном ветру, я заслужил её доверие и теперь должен доказать, что даже ангел, которому она нужна, жесток к ней? Она же не понимает, что произошло, но я-то знаю!

Я сотворил зло, я открыл её не её миру, а теперь даже не имею права защитить её?! Отдайте её мне!"

"Кейфер?"

"Больше ты не сможешь попросить".

"Мне больше ничего не нужно".

Белые звёзды его обморока не ответили ничего, и он очнулся от того, что кто-то осторожно гладил его руку. Как только он открыл глаза, Нора отпрянула от него, ожидая возможного удара. С подбородка у неё всё ещё текло; и она дрожала.

Он протянул руку, и она, успев научиться, уловила бледную тень его улыбки и отдала свою, но, когда он потянул её к себе, отпрянула назад. Тогда он сам пересел к ней и усадил к себе на колени. Поглядел в засиявшие от счастья глаза, ещё не видевшие мира, и растерялся. Что ему делать с ней?

Стал что-то невнятно бормотать, стискивая её узкие плечики:

- Вернись домой, зачем я тебе... Любовь ангела - это зло, а я же не умею, сама говорила...

Говоря, он попытался найти нужные красивые фразы, метался в духовной сфере, куда сам себя загнал для простоты объяснений, но его пальцы уловили тонкую дрожь похолодевшей кожи на обнажённых плечах. Он открыл зажмуренные от напряжения глаза, и встретил её внимательный прозрачный взгляд, и разглядел даже мягкое движение радужной оболочки, прикрытое опущенными вниз ресницами.

Она сердито прищурилась.

- Ты... трус. Ты боишься, что больше не будешь ангелом, если будешь любить меня. Ты пытаешься любить меня за то, что во мне есть что-то, похожее на тебя. Но у меня этого ещё мало, и ты боишься потерять своё, перестать быть таким, как есть. Ты не хочешь понять, что не мне нужна твоя любовь, а тебе - моя. Но я не умею любить так, как ты: мучительно и напряжённо, в дрожи от собственного бессилия против победившего тебя чувства, любя другого и ненавидя себя за это. Я люблю, потому что есть кого. Ты стоишь для меня всего мира. Но я для тебя - только надрыв. Поэтому я, действительно, лучше вернусь, ты же всё равно будешь мучаться, что со мной, что без меня. Потому что ты врождённый и неисправимый трус...

Она поправила на себе мокрую рубашку. Он мутным взглядом следил, как влажная ткань ненадолго прячет, а затем снова с насмешкой облепляет желанное тело, плавное, нежное и порывистое, как Музыка, которое он уже держал в руках, и у него не было слов, только ноющая в груди вина.

Нора хлопнула дверцей, и он вскочил, разом придя в себя и осознав творимое. Значит, он всё-таки развернул машину, потому что ему нужна её любовь!

- Нора! - отчаянно крикнул он вслед мелькающей за дождём фигурке. - Стой!

Он побежал за ней, понимая, что должен догнать. Догнал и, пытаясь остановить, свалил под себя в жидкую темноту. Нора молча отбивалась, но сдалась, отодвинув только голову от его лица. Он не без опаски выпустил её плечи и сложил руки ковшом. Как просто сделать свой Грааль...

- Я ангел, Нора, - пробормотал он, ещё не зная, что сказать. - Я грешный ангел... Но ты можешь простить меня... Прощаешь ли?

Он пытался не словами объяснить ей, чего стоили ему эти слова, что без неё не будет его, что дождь, смывший её слёзы, - это его новое рождение и что только для неё в его руках плещет дождевая вода. И как ей не хватало его знания слов, так ему не хватало её понимания чувств, больше объяснивших ему, чем вся её резкая отповедь. Но она поняла и его обрывочное желание и опустила губы к ненадёжной чаше.

Уронив воду из рук, он сжал узкие острые плечи и поднял её на ноги.

- Я встал на колени, Нора!...

- Я... - запинаясь, произнесла она, - я прощаю тебе... всё сотворённое тобой зло... Но за это... ты будешь любить меня долго и мучительно, так, чтобы я знала об этом и без слов... Учись чувствовать за других.

Он стиснул губы, чтобы не было слов, и поднял её на руки, чтобы любить без страха за себя. Какая разница - ангел он или нет, если однажды он может не ощутить на руках этой нежной тяжести?

И он остановил дождь, и отдал ей своё тепло в мучительной ласке, и подарил ей все звёзды своего неба, просто потому что был ангелом и любил.